Русские на Гавайях
Многим из нас известны имена европейских колонизаторов и открывателей Нового Света. Если вы попытаетесь вспомнить их имена, сразу выяснится, что среди этих фамилий, конечно же, нет русских. А потому у многих могло бы сложиться впечатление, что русские никак не отметились в открытии Нового Света. Однако это не совсем так. Всем известно про Аляску, более узкому кругу  - про северную калифорнию, и еще меньшему  -  про Русские Гавайи. Сказать по правде, то русских фамилий там действительно мало. В основном, российские подданные немецкого происхождения. Ну да не в этом смысл. В этой статье я хочу описать  те события, которые происходили с доктором Шеффером в Русской Америке, то, как этот человек в своих фантазиях стал переходить грани дозволенного…
Доктор Георг Антон Шеффер (русские называли его Егором Николаевичем) прибыл на Гавайские острова с поручением от А. А. Баранова — губернатора американских владений России. Поручение заключалось в следующем — добиться возвращения груза с потерпевшего крушение  неподалеку судна Компании. Для выполнения задания Шефферу надо было встретиться с одним из местных царьков, Камеамеа. После долгих мытарств, Шеффер сумел не только встретиться с Камеамеа, но и вырвать у короля обещание помочь в деле возвращения груза с «Беринга»(так назывался погибший корабль), который попал в руки Каумуалии на острове Кауаи (этого вождя русские именовали просто Томари, а его остров был известен под именем Атувай, это былвторой по силе местный царек). Более того, король принял пересланную Барановым русскую медаль и даже позволил Шефферу объехать свои владения на одном из кораблей гавайского флота(быт гавайцев я опишу отдельно). Немаловажную роль в успехе переговоров сыграло то, что Шеффер был врачом, Камеамеа же, недавно потерявший своего лекаря, тоже европейца, был очень рад принять услуги «русского доктора». Но Камеамеа по-прежнему оставался настороже: часто менял свои резиденции и постоянно задавал русскому посланнику один и тот же вопрос: «Будут ли русские сражаться? Хотят ли они захватить этот остров?» Никакие самые дружелюбные заверения Шеффера не могли рассеять его подозрений. Но доктор не терял надежды. И настойчивость его принесла, наконец, свои плоды. В январе 1816 г. король приказывает построить для Шеффера дом, жалует компании для устройства фактории участок земли на Оаху, а благодарная королева Кааумана в марте 1816 г. дарует лично доктору 10 овец, 40 коз и рыболовные угодья — семивёрстный участок юго-восточного побережья Оаху. Шеффер торжествовал — у него появились все шансы сделать Оаху базой для дальнейших операций компании, хоть это и не входило в его обязанности.
Так прошло пара месяцев, при том,  об авантюре доктора никто из сотрудников Компании не знал.
3 мая 1816 г. на Гавайи прибыло «Открытие», а 11 мая в порт Гонолулу вошла «Ильмена». Имея два судна и многочисленную команду, доктор ощутил в себе силы для ещё более активных действий. К таким действиям толкали его и вполне недвусмысленные указания, содержавшиеся в инструкциях, полученных Я. А. Подушкиным (командир «Открытия»), от А. А. Баранова. В них Александр Андреевич рекомендовал дать королю Томари, если тот заупрямится с возвратом имущества, «острастку», избегая, по возможности, жертв и кровопролития. Но зато в случае удачи победителям следовало «уже и тот остров Атувай взять именем государя нашего имп. Всероссийского во владение под державу его». Доктор ощущал за своей спиной поддержку Баранова, компании, и, как ему тогда казалось, всей могучей Российской империи. Впрочем, посвящать в эти далеко идущие замыслы своих новых подчинённых он считал пока излишним. Отбывая на борту «Открытия» к берегам Кауаи, Шеффер оставил краткие письменные инструкции капитану Водсворту (офицер с «Ильмены»), ни словом не перемолвившись с Таракановым (опытный служащий Компании, путешественник).
На Кауаи Шеффер договорился с королём Каумуалии и тот объявил себя подданным Российской империи. Над островом поднялся русский флаг. Всё это вызвало взрыв негодования со стороны американских торговцев, имевших на Гавайях прочные позиции. Они начали всячески настраивать Камеамеа против русских, провоцировать открытые столкновения с ними. Вернувшись на Оаху доктор поселился в доме компанейского комиссионера, где уже ютились Торопогрицкий и Тараканов. Помещения их разделяла лишь занавеска. Общение с Шеффером в домашнем быту не прибавило Тимофею Никитичу (Тараканову) симпатий к нему. Более того, при всей своей сдержанности и почтении к «начальству», он был явно оскорблён тем, как обращался с ним доктор, был глубоко уязвлён его мелочным недоверием. Однако вскоре Шефферу понадобился надёжный помощник в его начинаниях. Встретившись с Тимофеем Никитичем, он, по словам Тараканова, «представил мне причины своего пребывания на Сандвичевых островах; что он послан сюда г-ном Барановым дабы достичь преимущество для Государя и выгод для компании. Поэтому он тут в полном праве распоряжаться компанейскими судами и их командами. Я оказал ему всё своё уважение и подчинился на будущее его приказаниям. Он же велел мне принять товары от Торопогрицкого с тем, чтобы погрузить их на шхуну и проследовать на Атувай. Он обещал, что отправится туда в самом ближайшем будущем».
Тараканов был человек исполнительный и привыкший подчиняться приказам. Ситуация для него прояснилась окончательно. Он вновь участвовал в некоем предприятии Компании, у него снова был начальник, исполняющий приказания Главного Правителя, и его дело было во всём следовать указаниям этого лица: «Видя, что он — командир наших судов и людей, я послушно исполнял его желания и отправился на Атувай». Прибыв на остров, вспоминал позднее Тараканов, «я оставил «Ильмену», сошёл на берег и оставался там долгое время, исполняя по приказу обязанности приказчика и надзирая за людьми».
Тем временем Шеффер неутомимо развивал на Кауаи стремительную и бурную деятельность. Каумуалии оказывал полную поддержку посланнику самого Alii lukini nui — «Великого Русского Вождя», хотя с Оаху уже начали поступать весьма тревожные известия.
Пока доктор руководил работами нескольких сотен гавайцев, выделенных ему королём для постройки крепости, прибыл американский капитан Гайзелаар, который сообщил, что русские фактории на Оаху разгромлены. Строя крепостцу в Гонолулу, люди Шеффера разорили святилище. Это встревожило и разгневало гавайцев. Камеамеа прислал с Большого острова войска. События в Гонолулу воодушевили американцев. Им казалось, что после этого легко будет выбить Шеффера и с Кауаи. Спустя всего два дня после получения вестей с Оаху, в порт Ваимеа вошёл бриг «О’Кейн» под командованием Роберта Макнейла. На его борту находились Натан Виншип, Уильям Смит, Ричард Эббетс и доктор Дэниел Фрост. К ним тотчас примкнул и Генри Гайзелаар. Судно вообще-то шло в Кантон, но по пути морские торговцы решили позволить себе маленькое развлечение и разделаться заодно с русской колонией. Они сошли на берег с откровенным намерением сорвать русский флаг и, похоже, сотворить с ним то, чем грозился недавно капитан Адамс. Но бостонцы переоценили свои силы. Оказалось, что на страже у флага стоят десять воинов короля, имеющий на такой случай ружья с примкнутыми штыками и по десятку патронов. Взглянув на грозно поблёскивающие штыки, нацеленные им прямо в грудь, американцы не отважились осуществить свои намерения. Уже с борта брига раздосадованный Эббетс послал королю письмо, убеждая спустить ненавистный флаг. Вместо Каумуалии отозвался сам доктор. Он предложил бостонцу сойти на берег и получить ответ на своё послание лично у него. Однако Ричард Эббетс так и не воспользовался столь любезным приглашением Шеффера.
Конец 1816-первая половина 1817 гг. стало временем высшего взлёта доктора Шеффера в его гавайской авантюре. Взлёта столь же стремительного, как и последовавшее внезапное падение.
Прибыв в пожалованную ему королём долину Ханалеи, доктор первым делом обрушил на уютную цветущую долину целую лавину переименований. В этой странной склонности он чем-то напоминал Емельяна Пугачёва, награждавшего своих сподвижников не только титулами, но и самими именами вельмож екатерининского двора. Долина Ханалеи превратилась, естественно, в Шефферталь — «долину Шеффера»; речка Ханапепе обернулась в Дон; на Дону неизбежно должен был появиться и славный атаман Платов — это героическое имя было присвоено местному вождю Обана Тупигеа. Другой здешний алии, Таэра, стал Воронцовым, а наиболее видный из старшин, Каллавати, был прозван просто Ханалеи (видимо, у доктора кончились имена). Соответственно новому имени, он был назначен «капитаном» означенной долины. На удобных холмах заложили крепости, которым бравый доктор, памятуя славный 1812 год, присвоил имена императора Александра и фельдмаршала Барклая де Толли. Управляющим новой колонией был назначен бежавший из Гонолулу Пётр Кичерев. Тем временем в Ваимеа из кусков вулканической лавы возводились стены Елизаветинской крепости, получившей своё имя в честь императрицы Елизаветы Алексеевны. ался внакладе. По местным понятиям он был теперь важным a52, другом короля. За высочайшими милостями дело не стало. Камахалолани, родственник и «первый министр» королевства, даровал компании 10 октября 1816 г. селение Ваикари. оно было расположено на левом берегу реки Ваимеа и жило там 20 семейств. Пожаловал он русским также и участок с садами Гурамана на правом берегу той же реки. На другой день после этого, сестра короля Тамрикоа (или Наоа, сестра королевы, — доктор, похоже, слегка путался в диковинных именах и родственных связях гавайской знати), подарила уже лично Шефферу деревню в 11 (или 14) семейств, также стоявшую на берегу Ваимеа. Получил доктор и ненаселённую долину Маинаури в восьми верстах от Ваимеа, и участок Хамалеа на реке Макавели, где проживало 13 семейств. Новоявленный «казак» Обана Платов, не желая отставать от королевской фамилии, передал ему селение Туилоа (Колоа) с 11 семействами. Оно располагалось «на правом берегу реки Дон» в четырёх милях от бухты Ханапепе. Наконец, сам Каумуалии пожаловал компании безлюдный островок Лехуа, где доктор намеревался разводить коз и овец; королева же Моналауа одарила Шеффера долиной Куунакаиоле, которую тот немедленно нарёк собственным именем — «долина Георга».
Захватил поток пожалований и второе после доктора лицо среди русских — Тимофея Тараканова. Совершенно неожиданно для себя скромный компанейский приказчик, крепостной дворовый человек, получил статус «гавайского дворянина», и сам стал душевладельцем, подобно собственному барину. Это чудесное превращение произошло 22 декабря 1816 г., когда король Каумуалии пожаловал Тимофею Никитичу селение в 13 семейств «на левом берегу реки Дон в провинции Ханапепе». К сожалению, нам неизвестно, как реагировал на подобную милость сам Тараканов, как повёл он себя в столь новом и необычном для него положении. По крайней мере, в своих рапортах Главному Правлению РАК (Русско-Американская Компания) он ни словом не обмолвился о своём «дворянстве» и сведения о том содержатся лишь в дневнике Шеффера. Похоже, здравый смысл не изменил бывалому промышленному и он попросту не принял этого всерьёз. Да и всё происходящее вокруг него на этих солнечных островах с их яркой зеленью, фантастическими цветами, теплым пенящимся прибоем и безоблачным, ослепительно синим небом, казалось ему временами то ли сном, то ли наваждением. И наваждение это готово было в любой момент растаять бесследно. Нельзя не отметить, что подобные дурные предчувствия Тараканова имели под собой куда более оснований, нежели безграничный оптимизм Шеффера.
Новоявленный алии вскоре удостоился и знака особого внимания со стороны короля. Оценив по достоинству характер и способности Тараканова, Каумуалии поручил ему своего младшего сына для обучения русскому языку. Своего старшего отпрыска король намеревался даже послать учиться в Петербург.
Наконец, прибыли вести с Ситки. Произошло это 12 января 1817 г., если положиться на дневник доктора, или 20 января, если довериться рапорту Тараканова. В этот день на Кауаи прибыл бриг «Казак» под командованием Томаса Брауна — старого знакомца Тараканова, выручившего его семь лет назад из индейского плена. Тимофей Никитич, взойдя на борт судна, был рад повидать Брауна, но ещё больше обрадовали его новости, доставленные американцем. Правда, как выяснилось, письма Баранова капитан уже отправил на берег в туземном каноэ всего за четверть часа до появления Тараканова, но это ничуть не испортило настроения приказчику. Он уже предвкушал скорое возвращение в Ново-Архангельск. Тепло распрощавшись с честным шкипером, Тимофей Никитич поспешил к своей байдарке, ожидавшей его у борта брига. На берегу Шеффер передал ему послание главного правителя. Распечатав пакет и пробежав глазами лист, Тараканов сразу ухватил суть письма и с облегчением перевёл дух. «Для вас гораздо лучше промышлять бобров, чем пахать землю; немедленно отправляйтесь назад на Ситху со всеми алеутами», — писал ему Александр Андреевич. Это был прямой, чёткий и ясный приказ высшего начальства. Опираясь на него, Тимофей Никитич мог, наконец, с полным правом оставить доктора с его сумбурными затеями на этих не внушающих доверия тёплых островах и возвратиться в привычный ему мир, где он всегда знал, что ждёт его завтра. Он уверенно протянул письмо Шефферу. Доктор прочёл, пренебрежительно хмыкнул и отдал обратно со словами: «Что ж, ступай пешком, если хочешь. Судна я тебе не дам и алеутов удержу при себе. Да, — внезапно распалившись воскликнул он, — я удержу при себе и тебя до тех пор, пока Александр Андреевич не пришлёт на твоё место человека смышлёного, здравомыслящего и опытного!»
Тимофей Никитич махнул на всё рукой и ударился в запой, когда увидел, что Шеффер не намерен считаться с его мнением. Его обида была сильнее докторской. Да и сам доктор куда больше нуждался в Тараканове, чем тот в нём. Это и было дано понять чересчур самоуверенному «покорителю Гавайев». Самоустранение Тараканова застало Шеффера врасплох и, надо полагать, доставило ему немало неприятностей (недаром он ежедневно справлялся о состоянии Тимофея Никитича!). С высей «большой политики» он в одночасье рухнул в трясину рутинных хозяйственных дел. Захлёбываясь в них, доктор взывал к Тараканову, но Тимофей Никитич, если до него и доходили эти стенания, лишь мстительно ухмылялся и опрокидывал ещё одну стопку. Он понимал, что позднее это ему припомнится (как оно и оказалось), но не мог отказать себе в столь естественном желании отыграться.
В конце концов, нажим американцев и угрозы Камеамеа сделали своё дело. Каумуалии не мог больше дожидаться выполнения широковещательных заверений Шеффера. Он предпочёл избавиться от беспокойства, изгнав русских из своих владений. Произошло это стремительно и неожиданно. Ранним утром 8 мая 1817 г. Е. Н. Шефферу сообщили, что его вызывает к себе король. После короткого разговора с ним, несколько дюжих гавайцев схватили доктора под руки и отволокли на берег бухты, где бесцеремонно усадили в «жалкую лодку», в днище которой намеренно были просверлены дыры. Лодку столкнули в море, а Шефферу велели убираться на свой корабль. Бедняге не дали даже времени собрать вещи. «С большой опасностью для себя», доктор всё же добрался на своей дырявой посудине до «Кадьяка».  Теперь доктор не имел ни малейшего желания вновь оказаться на берегу бухты, где толпились вооружённые гавайцы. Но он не мог ни примириться со своим поражением, ни бросить на острове компанейское имущество, ни покинуть там своих людей. Выход нашёлся легко. В своём дневнике Шеффер с небрежностью великого человека отмечает: «Я тотчас послал нашего кладовщика Тараканова, который был на судне, на берег, чтобы посмотреть, что они [туземцы] сделают с ним». И это наверное, был  правильный выбор, учитывая опыт в подобного рода  переговорах Тараканова. Вначале гавайцы не позволяли русскому приказчику сойти на берег. Заметив среди толпы и самого короля, Тараканов стал взывать к нему. Он уверял, что хочет лишь забрать на корабль компанейское имущество, за которое несёт ответственность перед  начальством. Каумуалии прислушался к словам приказчика и дал позволение восьми русским сойти на берег. Но прочие должны были немедленно убираться на «Кадьяк». Более того, в личной беседе король даже заверил Тараканова в том, что компания всё же получит своё сандаловое дерево, а команде русских судов будет выделяться продовольствие из королевских запасов. Посланный на верную гибель, Тимофей Никитич неожиданных успехов, которые превращали беспорядочное паническое бегство в правильное отступление.
В долине Ханалеи, куда перебрался Шеффер со всей командой, его ждали вооружённые стычки с гавайцами. Он вновь попытался вступить в переговоры с королём и выслал к нему Тимофея Никитича с посланием, в котором требовал прекратить преследования русских и выполнить обязательства по поставкам сандалового дерева. Тараканов действительно получил аудиенцию и письмо Шеффера было зачитано в присутствии Каумуалии. Выслушав перевод, король с грустью  отвечал: «Да, это верно, что сандаловое дерево принадлежит вам. Однако, прощай, Тараканов, и прощай, доктор. Извините меня, но я не могу позволить вам остаться на острове. Обстоятельства вынуждают меня так поступить. Передай доктору мой поклон».
«Ильмена» была отослана в Ново-Архангельск с документами и рапортом о произошедших событиях. Сами Шеффер и Тараканов на борту ветхого «Кадьяка»(корабль, на котором прибыл Шеффер) направились в Гонолулу. «Кадьяк» не мог идти в Ново-Архангельск  — каждые 24 часа трюм его наполнялся на 48 футов водой. Помпы работали безостановочно, с трудом поддерживая ветхий бриг на плаву. 23 июня 1817 г. «Кадьяк» бросил якорь в двух милях от входа в гавань Гонолулу — «на восточной стороне при неблагоприятном ветре», как отмечает Тараканов. Выпалили из пушки, подняли на мачтах сигналы бедствия. Однако гавайские власти, напуганные слухами о возможном «русском нашествии», долго отказывались позволить ввести судно в гавань. Переговоры затянулись. Делегация во главе с Таракановым встретилась с одним из самых влиятельных людей на Оаху — со старым англичанином Джоном Юнгом, советником короля Камеамеа. Между тем американцы решили добиться выдачи ненавистного им Шеффера. Посланцам с «Кадьяка» было сказано прямо: «Вашей команде следует выдать доктора. Его закуют в кандалы и вышлют в Америку». Тимофей Никитич мрачно усмехнулся в ответ: «При нынешних обстоятельствах хорошо бы вместе с доктором выслать в Америку всех русских и алеутов». Старый штурман Бекли, хорошо знавший Тимофея Никитича,  выразил своё искреннее удивление тем, что русские столь упрямо держатся за своего предводителя, который не доставил им ничего, кроме неприятностей. «Пусть лучше умрёт один человек, чем шестьдесят шесть», — убеждал он в доверительной беседе своего приятеля Тараканова. Наконец, 1 июля 1817 г., благодаря неустанным стараниям Тараканова, русским было позволено ввести «Кадьяк» в гавань Гонолулу. Судно тотчас посадили на мель. Измученные матросы перевели дух.
Вскоре доктор и колонисты-алеуты покинули Гавайи на корабле американского шкипера Льюиса. Шеффер направился в Китай, а оттуда в Санкт-Петербург, надеясь воодушевить правительство проектом присоединения островов к империи. Мечтам этим было не суждено сбыться. Главой оставшихся на Оаху русских и алеутов был назначен Т. Н. Тараканов. Ответственность за людей и имущество вынудила пойти его на договор с торговцами, с помощью них он смог наладить торговлю, и покупку нужного команде полуразвалившегося  «Кадьяка», провианта. Более или мене наладив дела, Тараканов направился в Ново-Архангельск. В Ново-Архангельске Тараканова ожидали важные новости. Он понял, что его заботы волнуют здесь немногих, а входить в его положение не намерен никто. В порту с июля стоял «Суворов» лейтенанта З. И. Понафидина, а 20 ноября к нему присоединился «Кутузов» капитан-лейтенанта Л. А. Гагемейстера. Оба судна доставили на Ситку товаров на полмиллиона рублей. Но куда важнее оказалось находившееся при Гагемейстере предписание директоров РАК. Оно содержало приказание А. А. Баранову «сдать свою должность, капиталы и дела принадлежащим образом» Леонтию Андреяновичу Гагемейстеру, флота капитан-лейтенанту и кавалеру. Наконец, 11 января 1818 г. было официально объявлено о смене власти. Компанейский комиссионер с «Кутузова» Кирилл Тимофеевич Хлебников начал принимать у Баранова товары и дела. Дошли руки и до проблем Тараканова. Новый главный правитель, каковым был теперь Л. А. Гагемейстер, не одобрил действий Тимофея Никитича. Он полагал, что Тараканов не имел никакого права заключать соглашений с бостонскими морскими торговцами и тем более передавать им своих людей.
После мучительных разбирательств, Тараканову приказывалось отправляться обратно вместе с  Подушкиным, дабы окончательно разъяснить намерения Компании гавайцам.
Подушкин также получил инструкции главного правителя. Ему предписывалось встретиться с королём Камеамеа, вручить ему подарки и заверить в дружественных намерениях России, а также в том, что Шеффер действовал своевольно, вопреки собственным инструкциям. Ему также следовало узнать, где и в каком состоянии находится «Кадьяк», а потом попытаться продать его Камеамеа. Из донесения Тараканова Л. А. Гагемейстер понял, что до Ситки бриг не довести и теперь пытался сбыть его с рук. Цена судна без пушек, якорей и оснастки была им определена в 10 000 пиастров. Покончив дела с Камеамеа, Подушкину надлежало отбыть на Кауаи к «королю Теймури», которого следовало попытаться убедить всё же заплатить сандаловым деревом за купленную для него Шеффером шхуну и другие вещи, полученные им от щедрого доктора. В случае отказа рекомендовалось просто потребовать всё это назад. Заверяя короля в дружелюбии России, следовало в то же время настоять на подъёме им российского флага — под тем предлогом, что это защитит остров от нападения Камеамеа. Дело в том, что Гагемейстер полагал, будто Камеамеа находится под британским протекторатом, а поскольку Англия состоит с Россией в дружественных отношениях, то русский флаг вполне обезопасит Каумуалии от посягательств могущественного соседа. Кроме того, было бы желательно, чтобы король вернул русским уступленные им земли на своём острове — ведь он передавал их России, а не лично доктору. Однако главной целью экспедиции оставалось получение платы от Каумуалии и вывоз из Гонолулу компанейского имущества и остатков команды «Кадьяка»  Результаты экспедиции оказались более чем скромными. Получить «долг» с Каумуалии так и не удалось ни в этот раз, ни позднее. «Кадьяк» не прельстил Камеамеа и надолго остался на гонолульской отмели. Уже в 1821 г., очередной главный правитель колоний М. И. Муравьев, поздравляя с восшествием на престол нового гавайского короля Камеамеа 2, предлагал ему располагать ветхим судном по своему усмотрению, а в случае продажи передать деньги за оное капитану брига «Араб» американцу Томасу Мику. Мик торговал на Ситке тем летом и 31 августа отбыл на Гавайи. Похоже, он к тому времени уже являлся владельцем купленного им по дешевке судна. По крайней мере, позднейший историк РАК вскользь упоминает о том, что «Кадьяк» пришлось продать «одному иностранцу за маловажную цену». Кстати, спустя немного времени, в 1824 г., сам Томас Мик продал русским собственный бриг «Араб», который под именем «Байкал» пополнил собой компанейскую флотилию. Так бесславно закончилась история колонизации русскими гавайев…
Что ж, испанский конкистадор, обошедший пустыни Юго-Запада в поисках мифических золотых городов; француз, убитый взбунтовавшейся командой во время первых исследований Миссисипи; павший в стычке с команчами американский траппер, проложивший путь через весь континент в Калифорнию и к Тихому океану, — все они ничуть не хуже крепостного грамотея, добравшегося в поисках воли и по долгу службы до той же Калифорнии и до самих Гавайских островов!
(В статье использованы материалы из книги А. В. Зорина «Первопроходец Тимофей Тараканов»)